Аудиокнига Русское стаккато – британской матери

Ладожский монах Филагрий был некогда московским пацаном Колькой, чьи родители безвестно пропали по дороге в булочную, а дед убил гранатой берлинского обывателя и забрал пропитанный его кровью аккордеон. Восьми лет от роду Колька взял инструмент в руки и сразу заиграл гениально, а дед, забрав заработанные им деньги, уехал в Западный Берлин, покаялся перед родственниками убитого и был застрелен при попытке перейти в ГДР. Кольке оторвало лифтом палец, он влюбился в одну, познал плотскую страсть с другой, стал выдающимся футболистом, но пустоту в душе заполнить не смог, украл в спортобществе сейф, вернул краденое милиции, отсидел девять лет в зоне, где чуть не погиб, и постригся в монахи. Тем временем в Британии подросла уродливая девица, выжившая после гибели семьи в морской катастрофе, унаследовавшая миллионы и ставшая грузчиком в собственных доках, чтобы узнать мужчин. Потеряв девственность с залетным страшным греком, она родила безобразного мальчика Роджера и посвятила себя ему. Тот сделался гениальным исполнителем игры на треугольнике, уверенным, что Шостакович ошибся в одной из своих партитур, поставив “легато” вместо “стаккато”. Несмотря на притеснения дирижера, Роджер всегда играл “стаккато”, отказывался от секса и не знал, что суждена ему встреча с ладожским схимником… Сочинение Дмитрия Липскерова имеет отличительные черты великого русского романа: гнетуще-абсурдную атмосферу, мятущихся героев, взыскующих то ли вечной земной любви, то ли праведности, финальное оправдание мировых несовершенств красотой и покаянием. Роман населен странными и крайне неправдоподобными персонажами и событиями, однако и не вполне фантастичен, гиперреалистичен, скорее. Вместе с тем, в целом он производит впечатление совершенной дичи, написанной второпях и сметанной как попало. Роман похож на имитацию наивной митьковской раздолбайщины, но веры ему нет. Выглядывает замаскированный избыток образования и амбиций. Скорее напоминает хитрый стилистический ход, вознамерившийся смешать анекдотичность Веллера с фантасмагориями Кима, но потерявший изощренность первого, глубину второго и органичность обоих. Иногда текст кажется медитативным бормотанием, автоматическим письмом, а иногда представляется циничной насмешкой автора над самим собой и читателем. Стоит ли читать этот роман? Почему нет, если сильно умный отыщет в нем прорву культурологических реминисценций, кто попроще – порадуется рассыпанным по тексту анекдотам, а все прочие удовлетворятся приобщением к модной литературе? Но нахальная убежденность автора в праве писать именно так и быть прочитанным поражает. Гений, однако…